Ранним морозным утром 29 января 1943 г. в развалинах школы на окраинах Сталинграда полковая разведывательно-поисковая группа натолкнулась на человекоподобное существо. Оно с трудом выкарабкалось на край воронки. Его ноги, замотанные в детское одеяло, скользили по обледеневшим обломкам кирпича и бетона. Полы длинного, снятого с чужого плеча тулупа цеплялись за искореженную металлическую арматуру. Сквозь дыры засаленного женского платка на бойцов с затаенным страхом смотрели серые водянистые глаза. Только по нашивкам на порванном и прожженном мундире они догадались, что перед ними немецкий полковник. Без долгих церемоний, его вместе с обнаруженным в подвале кожаным французским чемоданом отправили в тыл, в особый отдел.
За те несколько часов, что пленного вели в штаб, он успел прийти в себя. В кабинет старшего оперуполномоченного капитана Федорова вошел обыкновенный «окопный» полковник. Таких в конце января перед военными контрразведчиками проходили десятки в день. Здесь, в развалинах Сталинграда, они, некогда лощеные генералы и полковники вермахта, становились какими-то маленькими, суетливыми и угодливыми.
И этот ничем не отличался от остальных, охотно и четко отвечая на вопросы, которые задавал советский капитан. Перед русским офицером лежала карта боевых действий 134-го пехотного полка, а в верхней части листа стояла его, полковника Бойе, размашистая подпись. Капитан водил карандашом по карте, уточняя места расположения уже не существующих батальонов и рот полка.
Бойе нечего было скрывать — зимнюю кампанию под Сталинградом вермахт проиграл. Большинство офицеров и солдат полка полегло в этих, ставших для них жутким кладбищем, руинах. Документы штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать под развалинами школы.
Допрос подходил к концу, и Бойе успокоился. Но в последний момент выдержка и хладнокровие изменили ему: на столе появились дневник с названием «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов» и пакет с фотографиями. Полковник проклял тот день и час, когда тщеславная мысль увековечить победоносный поход 134-го пехотного полка в варварскую Россию подтолкнула его взяться за перо.
Напрягшись, Бойе следил за каждым жестом капитана. Похоже, тот знал немецкий и, пододвинув керосиновую лампу, стал внимательно вчитываться в аккуратный и убористый почерк, которым были исписаны страницы дневника. В тишине блиндажа отчетливо зазвучал его голос.
«...Когда я 15 марта 1941 г. во Франции, стоя на параде знаменитого полка «Дойчмейстер» во время незабываемого праздника 245-й его годовщины, давал клятву, что полк несомненно проявит себя в боях с врагом, я тогда не думал, в каких обстоятельствах исполнится моя надежда...
...25 марта начинается погрузка. Последнее прощание, и поезд медленно отходит. Продолжительная дорога по всей Франции. Плодородная почва и безлюдные пространства. Вскоре поезд въехал в пределы Эльзаса. Какой здесь порядок и чистота! Германия! Везде видим работу и веселые лица людей. Какая разница! Это высшая точка! Слышны удары пульса новой эры.
...Проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.
...22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Еще только одна ночь!
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотен стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался — другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!..»
Спустя месяц Бойе с раздражением пишет: «Все мы удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущенны тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов!?..»
Тем большее недоумение вызывает у Бойе растущее сопротивление войск Красной Армии и ночные атаки окруженцев, которые не желали сдаваться и не хотели подчиняться фашистскому порядку.
В ноябре 1941 г. от былой уверенности не осталось и следа, он в смятении:
«...Противник укрепляется. Продвижение все ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются на обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань».
Капитан закончил читать дневник, затем тряхнул бумажный пакет, и на стол посыпались фотографии. Горящие дома, взорванные церкви, истерзанные тела красноармейцев и мирных граждан. Эту единственную улику в руках военных контрразведчиков Бойе отмел и все свалил на обер-лейтенанта Эверста из отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии, неделю назад погибшего под обломками дома в Сталинграде.
Но профессиональный опыт и интуиция подсказывали Федорову, что за этими строчками дневника и пожелтевшими от времени фотографиями могла таиться страшная для Бойе правда, и он продолжил допрос. Однако немец по-прежнему полностью отвергал все обвинения и отрицал свою причастность к тем преступлениям, что бесстрастно запечатлел объектив фотоаппарата.
Полковника поместили в лагерь для военнопленных и взяли в активную оперативную разработку. Шел месяц за месяцем, Бойе продолжал хранить молчание. Ничего не дали и поиски сослуживцев по другим лагерям военнопленных. Те немногие, что нашлись, предпочитали не распространяться о своей службе в 134-м пехотном полку. Лишь в начале осени 1943 г. Бойе проговорился.
После того как в лагерь просочились слухи о временных успехах немцев на фронте, Бойе с нескрываемой радостью заявил: «С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию». Спустя несколько дней была получена новая информация: «Полковник Бойе очень опасается истории со своей книжкой». А 26 сентября к контрразведчикам «Смерш» поступили оперативные данные о том, что он с 1936 по 1938 г. служил командиром батальона СС в Гамбурге.
Это лишний раз убедило старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела контрразведки «Смерш» подполковника Федора Пузырева в том, что они ведут работу в правильном направлении. В конце концов удача улыбнулась им. После долгих поисков в лагерях для военнопленных № 27 и 171 были установлены бывшие сослуживцы Бойе — командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Первым заговорил Сухич, и контрразведчикам заново пришлось перечитывать дневник Бойе. Их, успевших немало повидать за три года войны, хлебнуть своего и чужого горя, «литературные изыскания» фашиста потрясли своим ханжеством и цинизмом. Пальцы с трудом переворачивали эти, казалось, налившиеся и сочащиеся кровью безвинных жертв страницы.
Из дневника полковника Бойе.
«Рай Советов. ...Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены или служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство — это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему. Победа, сохрани нашего фюрера!..»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича.
«...В 15-20 км от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находящимися там людьми.
...13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новгорода-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.
...Приблизительно в первой половине августа месяца 1941 г. по дороге Круполи — Березань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе еще кричал: «Что означает женщина с оружием — это наш враг...»»
Из дневника полковника Бойе.
«Выходные дни....Не часто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные как лучшие дни. Как быстро, в шутках, забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются своим лучшим занятием — заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси — ничто не может скрыться. Их ловят, гоняют и стреляют...»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича.
«...В первой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, т.е. охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я...»
Из дневника полковника Бойе.
«Наступление на Дубно. ...Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай на полях. Как хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через пески Волыни продвигаются серые колонны. Песок, как мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу. Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы все дальше и дальше продвигаемся на восток...»
Из протокола допроса майора Эбергарда Поля.
«...В городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они был расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом...»
Из дневника полковника Бойе.
«Шоссейная дорога на север. ...Коммунизм за все годы существования ничего не делал кроме уничтожения Европы, и в первую очередь Германии. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!..»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича.
«...Около села Круполи, у озера в камышах, по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять...»
Теперь в распоряжении Савельева и Пузырева помимо дневника и фотографий, которые давали основания подозревать Бойе в совершении тяжких преступлений, имелись свидетельские показания бывших сослуживцев полковника: майора Поля, капитана Краузе, обер-лейтенанта Сухича и лейтенанта Гростмана.
Но на очередном допросе Бойе продолжал отрицать предъявленные ему обвинения и отказался признать свою вину. Прошлый полицейский опыт подсказывал ему: чтобы выторговать себе жизнь, надо сдавать других. Золото полковничьих погон и офицерская честь превратились в ничто, когда дело коснулось собственной персоны. Спасая ее, Бойе принялся строчить доносы, но не на армейских офицеров, «окопных» капитанов и майоров, а на высший генералитет.
Первой его мишенью стал ни много ни мало, а сам генерал-фельдмаршал Паулюс. Бойе доносил:
«...Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и ее правительства. К «Союзу немецких офицеров» его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство...»
Реакция контрразведчиков на это сообщение Бойе была более чем прохладной. И тогда он стал сдавать всех подряд, не исключая генерал-полковника Штреккера, с которым воевал еще в Первую мировую войну.
В очередном доносе Бойе сообщил:
«...Генерал Штреккер раньше многих других офицеров стал придерживаться национал- социалистических взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».
Не обошел Бойе стороной и своего непосредственного командира — генерал-лейтенанта Дебуа. О нем он писал:
«...Генерал Дебуа — убежденный национал-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии и его можно привлечь к сотрудничеству».
В этом списке проходили десятки генералов и офицеров германской армии. Цепляясь за жизнь, Бойе пытался убедить контрразведчиков в том, что сможет склонить к сотрудничеству с Советским Союзом своих коллег в рейхе. В многочисленных письмах он предлагал им работать в интересах «Союза немецких офицеров» «для борьбы с Гитлером, чтобы подготовить необходимый демократический строй в Германии».
Активность Бойе не усыпила бдительности Савельева и Пузырева. Они продолжили кропотливую работу по сбору доказательств его преступной деятельности.
Расплата за содеянное неотвратимо приближалась. Под ударами Красной Армии гитлеровские войска все дальше и дальше откатывались на запад. Все отчетливее проступал кровавый след, оставленный Бойе на советской земле. Заговорили немые и живые свидетели совершенных им злодеяний.
Нельзя без содрогания читать скупые строки из актов Государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в Ровенской, Житомирской и Киевской областях. Вместе с членами комиссии военные контрразведчики еще раз прошли по следу преступника Бойе.
Акты Государственной комиссии свидетельствовали:
«...Южнее села Быдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находятся три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров, на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».
Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала, что «в июле 1941 г. командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей». Житель этого же села Оскиренко подтвердил, что «в июле 1941 г. по приказу полковник Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами...».
Четыре долгих года продолжалась тяжелая и кропотливая работа контрразведчиков. Последнюю точку в кровавой истории дневника Бойе поставил Военный трибунал. 29 декабря 1947 г. Бойе был осужден на 25 лет лишения свободы. И только потому, что смертная казнь в Советском Союзе в то время была отменена.