Несостоявшееся сватовство обер-лейтенанта Биттига

В столпотворении, что творилось в приемной военного коменданта города Рославля, освобожденного накануне советскими войсками мало кто обращал внимания на молодую, лет двадцати, девушку. Она терпеливо ждала своей очереди. Пожилой майор-комендант с посеревшим от бессонницы лицом устало отбивался от наседавших на него горластых пехотинцев и франтоватых интендантов. Постепенно толпа рассосалась, и девушка, собравшись с духом, нырнула в клубы сизого дыма, плававшего в кабинете.

Комендант оторвал взгляд от документов, которыми был завален стол, и с недоумением посмотрел на посетительницу. Та, краснея и сбиваясь, скороговоркой рассказала о честном и хорошем немце, который скрывался у нее на квартире. Майор решил не морочить себе голову и отправил ее в отдел военной контрразведки.

Там в беседе со старшим оперуполномоченным старшим лейтенантом Стариновым Анна Астафьева поведала необычную для военного времени романтическую историю. Однажды, в начале октября, к ней на улице пристали пьяные немецкие солдаты. Случайно оказавшийся поблизости ефрейтор Клаус Биттиг защитил ее и затем проводил до дома. Потом он несколько раз заходил к ней на квартиру, приносил продукты и помогал деньгами. Постепенно между ними сложились добрые отношения, которые со стороны Клауса переросли в глубокое чувство. В разговорах с ней он с большой симпатией отзывался о России и русских людях, осуждал Гитлера и развязанную войну. Во время наступления советских войск Клаус решил порвать с фашизмом и перейти на их сторону. Воспользовавшись хаосом и неразберихой, он покинул часть и спрятался на квартире у девушки.

В тот же день на допросе у начальника отдела военной контрразведки капитана Москалева военнопленный ефрейтор Биттиг подтвердил рассказ Астафьевой, а также дополнительно сообщил, что служил в штабе армейского корпуса в отделе, где хранилась вся секретная документация.

Москалев моментально оценил перспективного перебежчика. Его доступ к секретам в случае вербовки и переброски за линию фронта открывал прямой путь ко многим тайнам гитлеровского армейского командования. Медлить с решением было нельзя. Каждый час работал против них. Фашистская контрразведка тоже не дремала и тщательно проверяла всех, кто прорывался из окружения.

Москалев несомненно рисковал, так как слишком мало знал о Биттиге, а то, что тот сообщил о себе, не поддавалось перепроверке. В приемно-пересыльном армейском пункте военнопленных Старинову не удалось найти его сослуживцев. В самом городе, как выяснилось, кроме Астафьевой Биттиг никому не был знаком. Ее соседи ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам. Вместе с тем добровольная сдача в плен, ненависть к фашизму и любовь к Астафьевой являлись весомыми, но недостаточными аргументами для его вербовки. Москалев не исключал того, что за всем этим крылась тонкая игра гитлеровской разведки, и тем не менее решился на вербовку и подготовку Биттига к заброске за линию фронта.

Ефрейтор охотно согласился на сотрудничество и дал подписку. Однако предложение Москалева сфотографироваться вместе воспринял без особого энтузиазма и довольно кисло поглядывал на Старинова, к торый выставил на стол литровую бутылку водки с хилой закуской. И совсем у немца испортилось настроение, когда капитан предложил на оборотной стороне фотографии еще раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнять задания.

В тот же день началась интенсивная подготовка «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Времени катастрофически не хватало. Советские войска добивали разрозненные остатки фашистской группировки. Москалев и Старинов спешили и работали день и ночь, обучая Биттига азам разведки, шлифовали детали легенды возвращения в свой штаб, отрабатывали способы связи и передачи секретной информации.

Ефрейтор оказался на удивление смышленым и способным учеником — все схватывал на лету. На второй день они уже говорили на одном языке — языке разведки. Подготовка шла настолько успешно, что Москалев уже подумывал о ее сокращении до пяти дней. К этому времени контрразведчики разработали в деталях и согласовали с руководством УКР «Смерш» Центрального фронта два варианта задания.

Первый предусматривал, что после возвращения «Штабиста» в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, он должен был снять копии и перейти с ними линию фронта. Однако в этом случае существовало одно большое «но». Агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти 50 километров через многочисленные посты по незнакомой местности было делом почти невозможным.

Москалев склонялся ко второму варианту. В этом случае агенту не требовалось надолго отлучаться из штаба, а всю собранную информацию предполагалось передавать через связного. Тем более того долго искать не пришлось — он только что вернулся из-за линии фронта. Это был опытный подпольщик из числа местных жителей, в совершенстве знавший немецкий язык.

Операция по подготовке «Штабиста» перешла в завершающую стадию. Прежде чем довести до него оба варианта задания и познакомить со связным, Москалев решил выслушать мнение смышленого агента. Тот в очередной раз удивил своей сообразительностью. Почти слово в слово «Штабист» назвал то, что намечали для него контрразведчики, и стал настаивать на варианте со связным.

Это еще больше усилило подозрения, что «Штабист» подставлен гитлеровской разведкой. К сожалению, фактов и доказательств ни Москалеву, ни его подчиненным пока добыть не удалось. Бравый ефрейтор держался уверенно, разве что в деталях переигрывал, но это были его, Москалева, предположения, которые к делу не пришьешь и начальству не представишь. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота. Проверка, которую провел Старинов, ничего не дала. Единственная его связь — Астафьева, к тому, что сообщила в первый раз, мало что добавила.

После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и снова принялся за изучение материалов дела, пытаясь найти зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой. Ею мог быть связной, затаившийся где-то в городе. Но проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти не вызывали подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали.

Появление Старинова прервало размышления капитана. Ни слова не говоря, тот выложил из сумки на стол кучку вещей, среди которых оказался фотоапарат. Москалев вопросительно посмотрел на него. На лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. Не вдаваясь в подробности, он рассказал, что обнаружил вещи у солдат из комендатуры, задержавших Биттига. Но это была не последняя удача контрразведчиков. В одном из двух пустовавших домов появились жильцы. Его хозяин перед войной попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события помешали довести проверку до конца. Подозрения Москалева начали оправдываться.

На следующее утро он как обычно занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла заброска в немецкий тыл. Неожиданный подарок Москалева заставил его похолодеть. С затаенным страхом он поглядывал на поблескивавший в лучах яркого солнца объектив. Москалев решил воспользоваться его растерянностью. Но Биттиг быстро оправился и начисто отверг свою связь с гитлеровской разведкой.

Тем временем Старинов работал по адресу. Хозяин дома чех Рудольф Гочекаль, попавший в плен еще во время Первой мировой войны и оставшийся затем в России, был доставлен в отдел контрразведки, где не стал долго запираться. На первом же допросе он признался в том, что с 1936 г. тесно сотрудничал с германской разведкой и выполнял ее задания. Последнее из них касалось организации связи с Биттигом. Теперь на руках у Москалева оказались весомые доказательства.

Закончилась беспокойная ночь. Контрразведчики так и не сомкнули глаз, готовясь к допросу гитлеровского агента. Тот тоже не прилег и как маятник ходил из угла в угол по камере. Он чувствовал приближение развязки и пытался угадать, что ему приготовит Москалев.

Едва за окном забрезжил рассвет, как дверь в камеру загремела. На пороге возник суровый часовой. По ступенькам лестницы они поднялись наверх и прошли в знакомый кабинет. За столом сидели Москалев и Старинов. Биттиг скользнул взглядом по их непроницаемым лицам и тут заметил в кабинете третьего человека. Широкие поля надвинутой на самые глаза шляпы скрывали его лицо. Биттиг интуитивно ощущал исходящую от него опасность и, опустившись на табурет, невольно косил глаза в ту сторону.

Москалев выдержал долгую паузу, затем вытащил из ящика и положил на стол большую фотографию. Лицо Биттига побелело. Это был портрет Гочекаля. В это время за спиной раздались шаги, и появился он сам.

Игра гитлеровской разведки была проиграна. Биттиг заговорил на хорошем русском языке. В сентябре он, обер-лейтенант отдела 1 Ц армейского корпуса, сменил золотое шитье офицерских погон на неброский мундир ефрейтора и начал искать подход к местной подпольщице Астафьевой. Времени оставалось в обрез. Русские могли ударить в любой момент. И тут сработала заготовка начальника разведывательного отдела корпуса капитана Виккопфа. Астафьева легко попалась в расставленную им любовную ловушку...

Разоблаченный немецкий разведчик Биттиг подробно рассказал офицерам «Смерш» о структуре своего отдела 1 Ц армейского корпуса и дал характеристики сослуживцам. Только теперь он по-настоящему заработал на советскую контрразведку.